Авиационный парад в подмосковном Тушино был в самом разгаре. С самолетов прыгали парашютистки с цветами, а потом, приземлившись, бежали по полю и дарили букеты членам партии и правительства. Такой «дождь» цветов с небес. Это был 1935 год. Девятилетняя Оля с 11-летней сестрой Леной и папой — известным дипломатом Александром Аросевым — стояли в толпе. Вдруг раздался голос с сильным грузинским акцентом:
— Что же вы, большие, встали, а маленьким ничего не видно? Чьи это девочки? Аросева?
Оля обернулась и увидела… товарища Сталина!
— Он взял нас за руки и повел вперед, — вспоминала через много лет актриса. — Все расступились. Поле и небо перед нами открылись, и стало все прекрасно видно. Мы смотрели и разговаривали. Сталин был насмешливо церемонен, обращался ко мне, девятилетней, на «Вы». Вручил мне букет, который ему подарила парашютистка, и спросил: «Сколько Вам лет?» — «21 декабря будет 10», — отвечаю. Вождь усмехнулся в усы: «Ты смотри! Оказывается, мы ровесники! Я тоже родился 21 декабря! Приходи — вместе праздновать будем!»
На следующий день об Оле Аросевой, которой сам Сталин подарил цветы, написали все советские газеты.
«Мама бросила нас…»
— А 21 декабря, ничего не сказав отцу, я купила горшок с высоченной гортензией, которую упаковала, чтобы не замерзла, и пошла в Кремль! — продолжала Аросева. — Меня караульные окликнули: «Ты куда?» — «К товарищу Сталину, на день рождения», — говорю. А они уже обертку рвут на подарке: «Это что?» — «Осторожнее, — прошу их, — там цветы, они могут замерзнуть». Охранники все распотрошили, вынули горшок, потом удалились куда-то. Слышу: оттуда — хохот… Выходят: «Девочка, мы позвонили. Иосиф Виссарионович очень тебя благодарит, но он сейчас занят. Цветы мы ему передадим, а ты иди домой».
Когда отец узнал, что дочь сама ходила поздравлять Сталина — чуть с ума не сошел. Оля вообще часто ставила папу в щекотливое положение.
— Детство я провела за границей, где работал отец, — вспоминала актриса. — Помню, как-то в Праге папа взял меня со старшими сестрами — Леной и Наташей — в театр. И я настолько была впечатлена спектаклем, что потом с чешской подружкой мы изрезали свою одежду в лохмотья и, притворившись нищенками, пошли на улицу. Потом в газетах появились статьи с заголовками: «Дочь советского посла бродяжничает!» А отец, помню, сидел за столом и, обхватив голову руками, стонал: «Боже, за что мне все это?»
При этом Александр Аросев очень любил своих дочек.
— Наша мать отказалась ехать за границу, влюбилась в другого мужчину — и это была наша семейная трагедия, — вспоминала Аросева. — Отец заменил нам маму. Он был нежным и заботливым. Ночью приходил на цыпочках в нашу комнату и подкладывал под подушку то апельсинчик, то бананчик…
Как такое могло случиться?
В 1933 году Аросев с дочками вернулся в Москву. А потом настал 1937 год с репрессиями. Тогда малейшего подозрения было достаточно для расстрела. Аросев же поддерживал контакты с заграницей, так как был дипломатом. Чувствуя, что кольцо вокруг сжимается, он сам поехал к главе НКВД Николаю Ежову поговорить начистоту, «как коммунист с коммунистом». Они дружили еще с революции. И… не вернулся…
— Нас с сестрами отправили к маме. Она же была в разводе с папой и не пострадала… — рассказывала актриса. — Я же написала Сталину письмо с пионерским приветом от Оли Аросевой, где уверяла, что мой отец не виновен, и даже получила ответ: мол, дело его будет пересмотрено. Годы спустя я узнала, что в тот момент папа уже был расстрелян… Сестра моя Наташа была комсомолкой, и ее публично заставили отречься от «предателя-отца». Дома я избила сестру за это, а она даже не сопротивлялась… Я же отрекаться не хотела. Поэтому комсомолкой и не стала. Но самое поразительное — это то, что, потеряв любимого отца, я не испытывала ненависти к Сталину. Скорее, была удивлена: как такое могло произойти? И в день его похорон вместе со всеми плакала!..
