Великая Отечественная война застигла Юрия Любимова в Эстонии, куда он приехал с Ансамблем песни и пляски НКВД.
— Мы играли, и вдруг началась бомбежка, — рассказывал режиссер. — От страха публика разбежалась. И мы начали помогать эвакуации театра: бегали, грузили, хотя уже все взрывалось.
На меня орали: «Застрелю!»
Из Таллина Юра уезжал с последним составом.
— Этот поезд был перегружен так, что не мог тронуться с места, — вспоминал Любимов. — Немецкие самолеты уже начали строчить по нему из пулеметов. И тогда пришлось выкидывать сначала чемоданы, потом — мужчин. Оставляли лишь женщин и детей. Матери, которые не влезали, кидали нам своих малышей: «Хоть их возьмите!» Ну, и мы тихонько брали. И на меня кто-то орал: «Застрелю!»
Потом на глазах у совсем маленькой девочки шальная пуля убила мать.
— Малышка закричала, — продолжал вспоминать режиссер. — И во мне все замерло от страха. Я бросился к ребенку, а ноги не идут! Казалось, шел к ней час, хотя прошло не больше минуты. Схватил девочку и побежал в ржаное поле рядом с вставшим поездом спрятаться от пуль, а там — комедия. Ползет упитанная дама, и, когда самолеты пикируют, от страха подолом закрывает голову — только большая задница в голубых трусах торчит. А пожилой муж рядом в панике хлопает ее дрожащими руками и совершенно серьезно говорит: «Закрой, а то десант высадят!»
Спасенную девочку Любимов взял с собой. И в каком-то городе по дороге ее отдали в детдом.
«Конечно, это был кошмар»
Вскоре Юрий оказался на передовой, лицом к лицу с врагом.
— Нас поставили в окопы с «коктейлем Молотова», — делился режиссер. — Инструкцию дали такую: «Танк пройдет — в задницу брось, и он загорится». И мы сидели и ждали. А немцы применяли простую тактику: наезжая на окоп, отключали одну гусеницу и начинали крутиться на месте, чтобы «сесть» и размолотить солдат. И вот, когда танки на нас пошли, я в первый раз увидел, как бледнеют люди. Пол-лица совершенно белым становится! Некоторые не выдерживали и бежали. Страшно же! То же самое и при бомбежках.
Потом Любимова отправили в Ленинград.
— Когда мы туда ехали, я схулиганил, — вспоминал Юрий Петрович. — Говорю солдатам: «Тут простреливают и уклон большой. Все ложитесь на дно вагона, чтоб состав равновесие не потерял». Заходит командир, а все — на полу. «Вы что, с ума сошли?» — спрашивает. — «Любимов сказал, чтоб равновесие поезд не потерял». — «Вот приедем — я те покажу равновесие! Я тебя положу!»
В Ленинграде Юрий с товарищами оказался блокированным на несколько месяцев.
— Конечно, это был кошмар, — делился режиссер. — Ходили по улицам дистрофики. Город все время обстреливали — мы вздрагивали, все-таки снаряды летали. А ленинградцы уже не реагировали… Я видел, как мужик привез на кляче из деревни остатки еды — чтобы продать, и отошел по нужде. Тут же налетела дикая орда совершенно голодных, обезумевших людей и разорвала лошадь. Бедный мужичонка стоял и плакал… А когда из Ленинграда наш отряд выбирался по Ладоге, из воды торчали мачты кораблей — их потопили очень много…
Запоминал ужасные минуты
О войне Юрий Любимов говорил так:
— Врите, что хотите. Но что бы вы ни выдумали, реальность была страшней. Однако эмоции, которые я испытал там, помогли мне потом как актеру и режиссеру. Даже в самые ужасные минуты я запоминал детали.
Юрий Петрович побывал в настоящем аду, но вышел оттуда только сильнее. Выжил всем смертям назло!
Именно поэтому позже, став художественным руководителем Театра на Таганке, он уже никого не боялся — ни советской критики, на партийных боссов. И ставил смелые по тем временам спектакли.
— Невозможно напугать человека, который прошел войну и умеет кидать «коктейли Молотова»! — объяснял классик театра.
